В древнем Киеве

Мальчики весело смеялись, когда вспоминали, как неприветливо поначалу встретил Глебко товарища.

— Уж не монах ли, — думал, — идёт!

За один день сдружились Ждан с Глебкой. Как бы ладно было побродить вдвоём по городу, наглядеться вдоволь на киевские красоты, помядеть на дворцы и терема!

Мнронег разрешил Глебу прогулять со Ждаиом весь следующий день.

V

ВОСКРЕСЕНЬЕ В КИЕВЕ

Следующий день было воскресенье.

Весело в Киеве по воскресным дням!

Жданко с Глебкой, взявшись за руки, вышли из Ми-ропегова дома у Софийских ворот. Перед ними широкая улица, залитая ярким утренним солнцем. Над их головами синее-синее небо, в лицо веет лёгкий ветерок, приносит запах леса, цветущих кустарников.

А народу на улице, народу!

Вот показалась повозка, запряжённая шестёркой гладких, холёных коней. На конях позлащённая сбруя, а в повозке восседает какой-то знатный муж. Корзно на нём синее с золотой каймой по низу, на правом плече золотая с жемчужиной запона (застёжка). Распахнулось корзно, и видно под ним узкое одеяние алого цвета с золотыми петлицами. На голове шапка с красным верхом.

Жданко остановился, глазеет на незнакомца, на коней его, выступающих горделиво, на их расчёсанные шелковистые гривы. Впереди и позади роскошной повозки бегут слуги, холопы.

— Глебко! А Глебко! Кто этот муж? Знатен, видать, да богат! Сколько на нём золота! А мы-то с тобой!..

Жданко бросил взгляд на Глебкину короткую холщё-вую рубашку с костяными пуговицами, подпоясанную узким ремешком, на штаны, замотанные онучами.

Никогда до сего дня не замечал Ждан, что он бедно

30

одет. Все в его селе одеваются так же, как он. У кого поновее рубаха, у кого постарее — вот и всё отличие.

А сейчас он увидел впервые, какая разница между ним, сыном смерда, и знатным мужем.

— Кто это? Кто? — настойчиво допытывается Ждаико у Глеба, а Глеб и сам не знает, — он тоже недавно живёт здесь. Приехал с той стороны Днепра, из-под города Переяславля, и, кроме Миронегова дома и торговища, ничего почти не видел в стольном городе.

— Может быть, князь, а может, и боярин какой. Кто их распознает! Одно только видно — не нам чета! А вот гляди-ка: и позем цы!

К стене, что отделяла град от остального Киева, подошли два человека в широких и длинных плащах, а на головах у них шляпы с перьями, и перья от ветра колышутся. Один иноземец постучал пальцем в стену и что-то сказал своим спутникам. Не понимают их языка Ждан с Глебом, но кажется им, что хвалят гости киевское сооружение: «Надёжная, дескать, крепкая стена, умеют строить русские!»

Но некогда Жданке с Глебом разглядывать заморских гостей. Бежит толпа через Софийские ворота, бегут люди к главной городской площади, будто торопятся, боятся опоздать куда-то; и Ждаико с Глебом тоже бегут за толпой. Стиснули их со всех сторон, и с боков и сзади; хочется пробраться вперёд, да не тут-то было! Остановилась толпа. «Стой! Не шевелись!»

Образовалось свободное пространство. Неведомо откуда, не то из подворотни, не то из соседней улочки, вынырнули скоморохи. Хорош главный скоморох! На голове у него высокая остроконечная шапка, вся в бубенцах, а на рукавах, что длиннее рук, тоже зашиты бубенцы. Скоморох оазмахивает длинными рукавами, точно птица крыльями; потом он высовывает руку из рукава и вытаскивает дудку, и начинается весёлая песенка: «Ай дуду, air дуду!» Вдруг откуда ни возьмись коза и давай притаптывать, приплясывать не хуже са-

31

мого скомороха. II что за диво! Коза затянула песенку тоненьким голоском.

— Человечьим голосом поёт, по-русски!

— Вот так чудо чудное! Ай да коза-козлища!

А коза вдруг остановилась, поднялась на задние лапы, а передними распахнула козлиную шкуру, — и все на площади увидели, что это вовсе не коза, а человек; и все смеются, в ладоши хлопают, и видит народ: ещё одна коза пришла, только наряд на ней женский — длинная рубаха, подпоясанная алой лентой, на і олове алый платочек, а с рогов спускаются украшения — подвески, медные проволочные большие кольца. Коза всё скачет и кружится на месте, только уже не поёт человечьим голосом,— сразу видно, что это настоящая коза.

— Гляди, гляди! — теперь уже видят друзья, что на том месте, где только что плясали скоморохи с козой, стоят три человека. Два из них держат в руках длинный шест, такой гладки і и скользкий, будто был он вымазан

маслом, а третий человек кувыркается на этом шесте, зацепившись за пего только пальцами ног, а руками размахивает в воздухе.

Ещё сильнее народ напирает сзади и с боков.

Жданко с Глебом крепко держатся за руки, чтоб не разъединили их, чтоб не вытолкнули из переднего ряда,

куда они с великими усилиями доорались.

Отсюда так хорошо всё видно!

Не успели затеряться в толпе трое молодцов с длинным шестом, как на освободившееся пространство прибежала учёная лошадь, и конюх с ней рядом.

Лошадь то становится на передние ноги, а задними болтает в воздухе, то поднимает передние и ходит на двух задних ногах, а хвост волочится по дороге.

— Как человек, совсем как человек! — вне себя от восторга кричит Ждан.

Вместе с ним веселятся и Ученая лошадь. радуются все люди на пло-

32

I

щади, хвалят умную лошадь; кто угощает её медової! коврижкой, кто гладит по крутым бокам и хвалит конюха, что выучил её всем этим штукам.

А солнце больше и больше припекает, жарит уже во-всю.

У Глебка лицо лоснится от пота, а некогда стереть его.

— Хоть бы испить чего-нибудь!

Будто подслушав Глебкино желание, протискивается сквозь толпу человек с корчажцем на плече и деревянным ковшом в руке.

Он протягивает свои ковш, наполненный пенящимся холодным напитком.

— Квасу, квасу, яшного доброго квасу! Не угодно ли квасу?

— Давай, давай! — пересохшими губами Глеб приникает к краю ковша и жадно втягивает охлаждающий напиток.

А в это самое мгновение из-за стены ближайшего те-

Продавец кваса.

рема вынырнул человек, весь с головы до пят укутанный чёрным плащом, да такого іромадного роста, что голова его касается перил княжеских хором.

— Как это могут родиться на свет божии такие великаны?

И все кругом удивляются, ахают, охают.

По вдруг, откуда ни возьмись, какой-то озорной мальчишка бросился наперерез великану, схватил его за полу плаща, отвернул сё, и все увидели — две высокие деревянные палки с подставками, а на подставках стоит человек, ростом с Мироиега или со /Кданкпного отца — Петр илы.

— Ходули! Ходули! — закричал народ на площади. — Самый обыкновенный чеповек, а вовсе не великан!

— Вот как обманывают честной народ! — шутки и смех разносятся в толпе.

В это мгновение народ расступился и дал дорогу богатым повозкам, что отъезжали прочь с места игрищ.

— Надоело, видно, знатным мужам глядеть на забавы люден киевских! — раздался позади Ждана чей-то натруженный, с хрипотцой мужской голос. ²

2 В древнем Киеве

33

— Да и зачем им глядеть на игрища здесь, в толпе, когда вольны они позвать к себе во дворец и скоморохов и игрецов, — отозвался в ответ чей-то другой голос.

— А вот и Гордята! Видишь, на коне!

Жданко обернулся на Глебкины слова и увидел большого, тяжёлого коня золотистой масти, который нёс на своей могучей спине еще не старого, но грузного человека с холеным и самодовольным лицом. То ли отстегнулась застёжка, то ли сам Гордята спустил своё корзио, по теперь видны были плотная, крутая шея и круглый вырез ворота с нашитыми на нём драгоценными каменьями и золотыми украшениями.

— Это тот самый Гордята, который закабалил Ту-дора?

Глебко кивнул головой.

— Охота, вишь, ему держать на своём дворе такого искусника, украшаться трудами его рук!

«Проклятый», — подумал со злобой Ждан, но тут видит — с Бабина торжка бегут девушки. На шее у них разноцветные бусы да медные гривны, да пёстрые колты, на голове повязки, к повязкам прикреплены большие кольца из медной и серебряной проволоки.

Взявшись за руки, девушки запели в лад:

«Пришла матка —

Весна красна!

Дни тёплые!

Добры кони во луга пошли,

А красны девушки на улицу.. »

Вот уже другую песню поют:

«Как по улице воробушек поскакивает;

Ай лёли, ай лёли, да поскакивает.

Красных девушек, молодушек На игрища зовёт...»

Потом завели девушки игру:

«Утка шла по бережку,

Серая по крутому,

Деток вела за собой...»

Девушка, изображавшая утку-мать, стала расставлять своих подружек и приговаривать:

34

«Деток вела за собой:

Малого, большого,

Середнего, меньшого...»

Вдруг пропал один утёночек; захлопотала старая утка, забеспокоилась, ищет свою пропажу, забегает то вперёд, то назад. Из толпы на площади выбегают ещё девушки, помогают утице искать её дитя; бегают, мечутся в игре девушки, и опять смех, и опять шутки.

Неожиданно запел сильный девичий голос:

«Ой ладо, ой ладо!

На кургане соловей гнездо завивает,

А иволга развивает...

Ой ладо, ой ладо!..»

Ещё пуще разыгрались девушки; вот присоединились к игре юноши. Затеяли новую игру — жмурки. И Ждану пришла охота замешаться в толпу играющих. Он неуверенно входит в круг, лицо пылает жаром, волосы слиплись над лбом, застенчивая улыбка застыла на губах. Стыдно ему и весело!

Вокруг него бегают девушки, смеются, хлопают в ладоши. Девушка, изображавшая перед тем утку-мат ь, еы-иимает синий с красной каймой платок, завязывает Ждану глаза:

— Л иу-ка, лови!

Стоит Ждан, широко расставив ноги, с повязкой на глазах, и беспомощно шарит руками в воздухе, долговязый, смешной. Кто-то подбегает к нему, ударяет по плечу, но только двинет Ждан рукой, чтобы поймать озорника, аи нет никого, только издали доносится весёлый гомон и хохот. Глебке стало жалко друга, надо выручать Ждана, и он нарочно подвёртывается ему под руки.

— Поймал, поймал! Надевай повязку!

Долго бы ещё резвилась молодёжь, если бы не раздалось в толпе:

— Тише! Тише! Гусляры!

Площадь мгновенно затихает, толпа раздвигается, даёт дорогу гуслярам. Одни за другим гуськом они проходят к статуям, что привезены из греческого юрода Корсуня, и садятся *у подножия статуи, и несётся уже медлительная песня «гуслей звончатых».

Самый старый из певцов, с седой кудрявой головой, начинает:

35

«Высота ли. высота ли поднебесная.

Глубота ли. глубота окиан-моря!

Широко раздолье по всей земле!

Глубоки омуты днепровские...»

Потом поднялся со своего места следующий гусзяр, в белой свите и с пёстрым кушаком, поднялся, поклонился во все стороны народу и начал:

«Благословите, братцы, старину сказать,

Старину стародавнюю...»

И льётся под нежные звуки гуслей песня о том, как «у князя Владимира Красное Солнышко было пирова-ние — почестной пир на многих князей, на бояр, на русских могучих богатырей и на всю поленицу удалую».

А затем пели гусляры о том, как преславный богатырь Илья А\уромец, защитник сирых и убогих, боролся против Идолища Поганого; а потом ещё и ещё пели гусляры, как поссорился Илья с князем Владимиром и как он, обиженным, отъехал от княжеского двора.

Когда же солнце стало клониться к западу, гусляры, все в белых свитах и с гуслями через плечо, поднялись со своих мест, снова поклонились народу и гуськом, как и пришли, двинулись через площадь в обратный путь.

Мало-помалу пустела площадь. Люди расходились по домам в разные стороны. Не хотелось Ждану расставаться с новым своим дружком, и он отправился вместе с Глебом к Софийским воротам. Прошли ворота и остановились в восхищении. Перед ними был сад. Спросили прохожего человека, что за сад такой.

— Велик сад, тянется до Софийского собора, — сказал он. — Разведён сад покойным великим князем Ярославом, прозванным Мудрым

Заглянули сквозь густой кустарник. Увидели водоём, обложенный камнями, и деревья диковинные, и птицы летают пёстрые, красивые Как же в сад проникнуть? Боязно... но ничего, решились; прошли сквозь кусты, потом на тропочку, сели на каменный край водоёма, а в водоёме плавает утица серая, с зелёным хохолком, медленно так плавает, притомилась, видно. Вот она уж закрыла крылышками голову и задремала.

А Глебко со Жданом то ли утомились после весёлого праздника, то ли какая-то забота овладела ими, но они сидели молча, каждый думал своё.

36

Глеб первый прервал молчание: заговорил о гуслярах, что поют песни о богатырских подвигах.

— Степь от Переяслава рукой подать, и не ждут у нас, чтобы из Киева пришёл богатырь защищать нашу землю. Ты, Ждан, не видал половцев?

— А ты?

— Работал я с отцом на пашне, — продолжал Глеб-ко, как бы не слыша вопроса Ждана, — и вдруг, с гиком, с посвистом, точно коршуны, налетели из степи проклятые вороги, натянули тетиву, зазвенели стрелы, а мы безоружные! Примчались злодеи близёхонько, рубят саблями... отца моего зарубили...

Ждан широко раскрыл глаза, глядит на своего дружка. Глеб говорит тише, прерывисто дышит.

— Я отполз в траву... густая трава... не заметили меня. А когда ночыо притаїтися к селищу, где стояю жильё... ни брата, ни сестрёнок... ни матери.

— Ну и как же ты?

— Одни развалины... И скотину увели!

Ждан не отрывал глаз от побледневшего лица Глеба.

— У нас есть люди, так и зовём их «храбрами»... Из соседнего селища бросился вдогонку за злодеями Куде-нен Матвеевич с пятью товарищами... отбили полон... сестрёнку одну мою... привели обратно... I I вот мы пришли в Киев... Так и живём с тех пор у Миронега... Хороший человек Миронег... Какой хороший... — Глеб вдруг поднялся с места, тяжело перевёл дыхание: — Скоро ночь на дворе, пора по домам!

Ждан посмотрел на небо. Солнца уже не было видно — только красные и жёлтые полосы...