ПЕЧЕРСК


В древнем Киеве

Страница 7

— Все эти товары с кораблей п со стругов снесут на торговище... Вот гляди, — дед указал рукой на громад-

1 Теперь этот юрод называется: Овруч.

Половцы в степи.

55

ную толпу, которая, как издали казалось, топтатась на месте. — Это и есть большое торговище.

— Вот мне туда-то и нужно!

Ждан поблагодарил деда, простился с ним и быстро зашагал вперед.

-

ИХ TOP ІО її її ЩЕ

Как только /1<лаи очутился на торговище, он подумал, что не удастся, пожалуй, в такой толпе отыскать Глеба.

Никогда в жизни не приходилось ему бывать на большом торжище, попадать в сутолоку и давку.

В толпе шныряли пряничники и пирожники, протискивались квасники и сбитенщики, кричали звонкими голосами, предлагая свои товар.

К людскому говору присоединялся скрип колёс и ржание коней: то из ближних селений привезли на продажу сено, дрова, мясо, дичину.

Где-то неподалёку блеяли овцы, хрюкали свиньи, мычали коровы.

От человеческого гомона и рева животных в ушах у Ждана стоял звон, а от беспрестанного мелькания разнообразных человеческих лиц в глазах начинало рябить.

Сзади, с боков напирает толпа, и Ждану кажется, что он идёт вперёд не по своей доброй воле, а движется подхваченный человеческим потоком. Вдруг все остановились, застыли на месте. По площади пронеслось:

— Слушайте! Слушайте заклич о беглом хотопеї

Вместе с толпой остановился и Ждан. он услышал, что от какого-то господина сбежал холоп, именем Домка.

г,7

— Кто тому холопу даст хлеба, илп спрячет его, или укажет путь, как скрыться, платит пять гривен!

Жданко подумал о Тудоре:

«Как же Тудор уйдёт от Гордяты? Неужто век вековать подневольным человеком? Как бы ни хотелось пожить на свободе, — не от кого холопу помощи ждать! Пять гривен заплатит тот, кто поможет скрыться! Где взять столько деньжищ?!» И вдруг вспомнил он Гнедку пропавшего, а на его месте Воронок теперь! Страшная догадка мелькнула в голове у Ждана. Отец его, Петрило, писал какой-то «ряд»; значит, подрядился работать на же Гордяту, который закабалил Тудора навеки, и страх за отца овладел сердцем Ждана: не попал бы и его батя в вечные, обельные, холопы к тому же Гордяте.

Хитрый, видно, человек этот Гордята. Опутан Тудора, воспользовался бедой Петрилы! Виноват ли отец его, что половцы увели Гнедка, что осталась без коня семья Жданка, что не может земледелец без коня работать! А теперь грозит бате холопство! Вот какие законы лютые! «Пять гривен платит тот, кто поможет скрыться холопу!» Надо во что бы то ни стало выкупиться бате от Гордяты! Эта мысль засела крепко в голове Жданка. Выучиться поскорее мастерству какому-нибудь! Денег заработать надо целую кучу!! А он, Ждан, до сих пор не пристроился ни к какому делу, не нашёл себе мастера.

Но тут внимание и мысль Жданка отвлеклись.

Толпа снова тронулась с места; завернула куда-то влево, попала в птичий ряд. Здесь кудахтали- куры, крякали утки, гоготали гуси. И чуть подалее продавали лесную птнцу-певупыо. На возах стояли клетки, а в клетках щеглы и дрозды, перепела и жаворонки заливались, посвистывали, перекликались. Когда Жланко поровнялся с большой колой, на которой теснилось шесть клеток, из-под воза, между колёс, вынырнул юркий мальчишка, сжимая в руках серую птичку.

— Соловушку продаю, голосистого соловушку! Кто купит? Покупайте, люди честные! Не зевайте! Налетайте!

58

Человек, который шёл по правую руку от Ждана, прельстился соловушкой, вытащил руку, полез за кошелём. Ждан ко воспользовался этим движением соседа, нагнулся, проскочил под его рукой вперёд и попал в рыбный ряд. Сколько рыбы! И жареная, и вяленая, и куреная, и копчёная, а в больших чанах плещется живая рыба. На ларях — глиняные и деревянные миски. Они полным-полны икры.

Немало дивился Жданко такому богатству киевского торжища. «Кто это всё съедает?! —думал он. — Мне и не подступиться к товару: птичьему, мясному. Всё идет на потребу гостям богатым. А вот этот товар, пожалуй, по нашей мошне!» — подумал он, когда попал в овощные ряды, орешные, луковые, чесночные.

Однако Ждан всё идёт покорно за толпой и всё ждёт, когда она его вынесет из съестных рядов и приведёт к кожевенным.

Кто-то опять сбоку от /Клана пронзительно закричал:

— Слушайте, слушайте!

По площади пронёсся звук била,1 и народ повалил к возвышению, на котором стоял бирюч.2 Он объявлял от имени князя, что под своды Софийских ворот поехали возы с деньгами; будут платить по ногате3 в день каждому, кто работает по укреплению городского вала.

— Ну, что ж! Дело хорошее! — заговорил со Жданом бодрый, еще нестарый человек, что шёл рядом с ним. — Пойду завтра и я, поработаю, денежки добуду, а то израсходовался в пути. Вчера из Курска прибыл.

— А далеко тот Курск? — спросил Ждан.

— Нет, малый, недалече! Я и пешком шёл и на возу ехал — дней пятнадцать был в пути. А вот из Суздаля— это подалее. Через мордовскую землю — трудный путь!

— А ты сам суздальский или курский?

— Нет, я здешний, киевской земли. По делам ездил в Курск и в Суздаль, а теперь возвращаюсь домой, в Канев. Там у меня семья, мастерская.

— А ты какой мастер? — полюбопытствовал Ждан.

•Било — медная или железная доска, по которой ударяли металлическим пестиком; заменяла колоко і.

2 Б и р ю ч — должностное лицо.

3Ыотата—древнерусская денежная единица, гривны.

59

— По бронзе — зеркала делаем. До того начищаем, полируем, что, как поглядишь в него, увидишь себя, точно в чистом ручье.

— И кому это требуется на себя глядеть? Что за корысть? — удивился Ждан.

— А вот находятся покупатели, да еще какие! — ухмыльнулся мастер по бронзе. — Продаём на торговище, а не то везём заказчикам на место... в степь.

Разговаривая таким образом, они уже шли по вощаному и медовому ряд). На ларях лежали огромные круги белого, жёлтого и коричневого воску, вёдра, чаши, кувшины и корчажцы, наполненные липовым, цветочным и гречневым мёдом, издававшим такой сильный сладостный аромат, что он разносился по всей площади, отбивая все остальные запахи.

— Хорош товар, — сказал Ждану мастер из Канева.— А вот сейчас пойдут скорняжные и меховые ряды... там ещё лучше. Таких мехов, как в Киеве, нигде не увидишь!

Но не успели дойти до меховых рядов, как новая остановка. .. Бирюч объявляч, что пропала девочка, двух годов еще пет... в лапотках, в холщёвой рубашке, на подоле вышито имя «Акилина», на голове синий платочек, а на шее голубые бусы. Кто встретит, — пусть приведёт в крайний дом у Лядских ворот.

— Да не Анкудинова ли то Киля пропала?! Ой, беда какая! — вскрикнул женский голос рядом со Жданкой.

Ждан оглянулся и увидел подле себя молодую женщину с темножёлтыми стеклянными браслетами на запястьях, точь в точь такими же, какие он видел в Тудоро-вой мастерской. Женщина стала объяснять окружающим, что живёт она неподачёку от Лядских ворот, пришла на торговище, чтоб продать холсты собственного изделия.

Вскинув полоску домотканного полотна, она сказала:

— Теперь не до продажи, побегу-ка я к соседу Анку-дину узнать, что за беда приключилась с его Килькой.

Быстро расталкивая встречных и поблёскивая стеклянными браслетами, женщина скрылась в толпе.

Люди потолковали, пожалели о девочке и пошли дальше, кому куда нужно было. Теперь уж толпа поредела, стало просторнее.

А вот и меха...

60

Ждан ко остановился ..

На ларях лежат и висят огромные связки — горностаев, белых зверюшек с чёрными хвостиками, волчьи шкуры, соболя с чёрными хребтами и куницы и белки, совсем серебряные, по сорок штук в связке.

— Ну и добра же в стольном городе! Богатства! И кто только богатство это на себе носит?

Всё, небось, князья с княжичами, да дружинники княжеские, да Гордяты всякие... А мы с отцом овчины на себя напяливаем...

Спутник усмехнулся и поглядел сбоку на Жданка.

— Простая ты чадь, малый, — подмастерье либо смердов сын? Не равняться тебе с княжичами! А вон, вишь, и иноземцы покупают наш товар.

Действительно, Ждан поглядел в толпу и заметил, что у ларей толкались покупатели, как-то чудно, не по-русски одетые.

— И возы стоят тут же, — продопжал Жданкнн спутник.

— Договорились, видно, иноземцы с возчиками. Довезут меха до польского рубежа, а там поедут восвояси — в немецкую землю. По платью вижу, — немецкие гости.

Очень хотелось Ждану узнать у каневского мастера, что это за люди такие—«немецкие гости», но мастеру было теперь не до /Клана. Он увидал своих земляков, которые махали руками и криком приветствовали его. Мастер стал выбираться из толпы.

Но каково же было удивление Ждана, когда срели обступивших его недавнего знакомца он увидел люден, очень похожих на того половчина, которого он встретил на улице кожевников с новым седлом.

Какие могут быть дела у русского мастера с половцами? Ждану не пришлось долго раздумывать над этой загадкой, так как он неожиданно заметил у ларя Глсб-

Немецкне купцы.

01

кину спину. Глебко свёртывал в трубку, видимо, только что купленные кожи.

«Вот я ему и помогу донести», — подумал Ждан, подбежал к Глебу и схватил его за плечо. Тот испуганно обернулся — увидел друга.

— Что ты за мной по пятам ходишь? — Глеб не на шутку рассердился, а Ждан хохотал:

— Поймал я тебя, теперь не убежишь!

— Что ты ко мне привязался? Шагу без тебя ступить не можно.

Ждан ко смеялся:

— Теперь тебе вовек от дружка не отвязаться! Так и знай!

ГЛЕБКИ И А ТАЙНА

С торговища возвращались вдвоём. Глебко нёс купленные им телячьи кожи. По напряжению согнутой руки и сгорбленной спины видно было, как тяжела была ему ноша.

— Дай подсоблю! — предлагал Ждан, но Глебко упорно отказывался:

— Не надо! Я один справлюсь!

Жданко всё больше и больше дивился, глядя на своего дружка.

«Что с Глебкой? Будто подменили малого! К чему пергамент покупал? В костерезиом деле он не требуется».

А Глеб попрежиему упорно повторял:

— Смотри, Жданко, не проговорись Миронеіу, что видел меня у кожевника, что встретил на торговище...

Ждан терялся в догадках, не мог и придумать, почему Глеб страшится Миронега.

— Никому не скажу, раз просишь. Будь покоен!

Глеб на это ничего не ответил. Шли вместе и оба молчали. Глеб изредка пугливо озирался, будто боялся, что его кто-нибудь уличит в чём-то нехорошем.

Когда стали подниматься с Подола на гору, Глеб не пошёл обычной дорогой, а свернул в неведомый Ждану проулок. Здесь стояли только два дома, а затем иачи-

63

нался пустырь и неожиданно поднимался отвесный склон горы. Среди густой крапивы и других сорных трав вилась вверх узенькая тропка.

Карабкаясь и спотыкаясь, Глеб со Жданом взобрались на гору. Отсюда открылся чудесный вид на Днепр и зелёные дали Заднепровья.

Ждан залюбовался и стоял не двигаясь. Глядел — не мог наглядеться, а Глебко, умаявшись, бросился на землю и лежал, зажмурив глаза, подставляя лицо свежему ветерку. Жданко присел около товарища.

— Глебко, а Глебко! — не выдержал, наконец. Ждан. — Друг ты мне или нет? Зачем таишься от меня? Отчего несёшь свою покупку, точно покражу какую-нибудь? Поведан мне, — что с тобой?

Глебко ответил не сразу и начал как будто застуженным голосом:

— Добрый человек Миронег, очень добрый... Сестрёнку мою малую держит, как дочку. Мне заменит родного отца, выучил меня своему мастерству. Деньги люди за ученье платят, а мне платить нечем, а ведь он меня к тому же и кормит и поит...

— Ну и что же? — нетерпеливо перебил его Ждан.

— Обидеть Миронега — эго хуже смерти дтя меня...

Не может ничего понять Ждан из Глебкиных речей.

Наконец, вытягивая слово за словом, Ждан узнал, что

Глеб с самых ранних лет хотел учиться грамоте — читать книги, списывать их, — какое это счастье! И вот нашёл некоего человека, грамотея...

— Спасателя книг... Офремоч звать... И малый у него есть, помощник... Мичько... Он так вырисовывает буквы, что любо-дорого глядеть. И я уже стал выводить буквы одну за другой. В воскресные дни, когда добрые люди отдыхают и веселятся, я пособляю, чем могу, Офрему. Только один раз ходил с гобой на площадь, когда Миронег посла т пас, а то всегда все свободные минутки я у того Офрема.

Ждана вдруг осенила мысль.

— Ты бы и ушёл к Офрему совсем, а меня пускай бы Миронег взял...

— Пет, Жданко, ты этого попять не можешь. Миронег мне что родной отец, а его дом родной мне... И видишь ли, Жданко, не сказывал я тебе всей правды о Мнронеге. Дело было так: пришли в наше селение проклятые степ-

61

9

няки. Всё пожгли, разорили дотла, а тех, кто остался в живых, полонили... II меня в том числе, прихватили и сестричку мою малую. Уж как душа изболелась за неё, и сказать не могу; маленькая, перепуганная, -плачет, дрожит вся. Я её на руки взял, а нас гонят, плетьми бьют. Лица у всех бледные, а тела черны, в рубцах от плетей, струпья на теле. Олюшку я закрыл телом своим, руками. Только б не убили её, а она слабенькая, одного пинка

Дом новгородца Офрема.

достаточно было бы, чтобы она скончалась. Раза два замахивался на неё половчин, да другой остановил его, сказал: «И девочка — товар».

Связали пас, верёвками скрутили. Волосы всклокочены, глаза загноились, страшные. Идём мы все в ряд, ничего не понимаем, не кормят нас, не поят, гонят всё вперёд; сколько дней прошли, уж и сказать не можно, отца с матерью убили на месте, потому что сопротивлялись, живыми не дались... Даже страшно теперь, когда вспомнишь. Только и есть у меня что сестричка Олюшка; я её на руках всё тащу и тащу. Привели всех нас в какой-то большой город на торг. Потом узнали, что был то город — Корчев (Керчь).

Выстави ти рядком на продажу... Мы только тихонько

В древнем Киеве

65

спрашиваем друг у друга: «Ты откуда?»—«Я из Киева. А ты?» — «Из Чернигова». Тот из Переяславля, из Выш-города... со всех кондов земли русской...

Вот стоим мы на торгу. Подходит купец какой-нибудь, скупает живой товар, чтобы перепродать его в другие страны. Помню, — подошёл ко мне, а я держал сестричку свою на руках. Такой пузатый, в длинном халате, подходит, пощупал руки, ноги, заглянул в рот, целы ли зубы, потом отпихнул ногой так, что сестрёнка выпала у меня из рук да тоненько так, жалостно закричит, а я отлетел в сторону и задёргал верёвкой, которой был связан с другими полоняниками; я упал, а подняться не могу. Так и не купил никто меня. Погнал нас с Олей половчин обратно в своё становище. Уж сколько дней шли, я и не помню, и Олю нёс с собой. Хозяин всё ждал, авось, кто-нибудь выкупит нас. Кроме побоев, ничего не помню. Я уж как страдал за сестрёнку свою — она ведь малютка была, плачет, тело вздрагивает, а половчин хохочет, ему в этом забава была; и маленькие половчата выбегали из палаток своих и тоже издевались над нами, кто как мог: то ударят палкой, то уколют иглой, а хозяин всё ждёт — не предложит ли кто-нибудь выкуп за нас. Стали в ту пору приезжать из Руси люди, разыскивали родичей, вносили за них выкуп и увозили обратно на Русь.

Во всё время рассказа Глебки Жданко не отрывал от него глаз. Глебко продолжал, но говорить стал медленно, тихо, растягивая слова:

— А нас с сестрёнкой некому было выкупить, и я не ждал... даже о смерти не молил, потому что д>мал, как же без меня моя Оля останется у половчина одна...

И вот приехал в половецкое становище почтенный человек, он сына разыскивал. Не нашёл сына, поглядел на меня и говорит: «Мой сын погиб. Возьму этого мальца вместо моего сына».

Половцы ведут пленных (рассказ Глебка).

66

Я бросился ему в ноги и стал молить, чтоб он взял со мной вместе и мою сестрёнку.

Усмехнулся человек и говорит: «Ыу, что ж, искал одного сына, а нашёл сына и доченьку».

Этот человек был Мироиег...

— Понимаешь, Жданко, что Миронег мне роднее теперь родного отца!

Ждан взволнованно спросил:

— А что же было потом?

— Мой половчин не рассчитывал и резану за меня получить, а Миронег отвалил ему 5 кун за двоих; ошалел от радости половчин, отрезал кусок конины и сказал мне: «Кушай, русс!», а потом Миронег привёз меня и Олю в свой дом, и мы живём с тех пор, не знаем ни горя, ни забот. Вот боюсь только, чтобы Миронег не узнал, что пристрастился я списывать книги, что бегаю тайком к Офрему. Может быть, это ему покажется в обиду... Вот чего боюсь, вот отчего скрываюсь! Офрем совсем близко от нашего дома живёт, а я хожу окольными путями, чтоб не встретить кого не надо.

— А Офрем Миронегу не скажет?

— Нет, я его очень просил не сказывать и много ему помогаю: и нити пряду для переплёта книжного, и чернила, и краски, и пергамен раздобываю...

— А можно мне сейчас с тобой к Офрему пойти?

Глебко кивнул головой в знак согласия. А когда поднялись, чтобы итти далее, он передал Ждану часть своей ноши.

Дом Офрема удивил Ждана. Это была не землянка, а рубленая бревенчатая изба с концами брёвен наружу. Она стояла не прямо на земле, а на больших камнях, и на крыльцо вела лесенка из трёх ступенек.

Жщанко внимательно разглядывал затейливую двускатную кровлю с коньком и птицей на верхушке, — таких домов он в Киеве еще не видал.

Глебко сказал:

— Офрем родом из Новгорода, а новгородцы — знатные древоделы-плотники.

Когда Глебко постучал в дверь, на крыльцо выскочил малый примерно тех же лет, что и он со Жданом.

Пальцы у малого были испачканы чернилами, и даже на щеке чернело большое пятно.

— А вот и Мичько! — сказал Глеб.

67

Увидев новое лицо, Мичько насупил брови и спросил отрывисто: «Кто таков?» — и тут же сообщил, что хозяина нет дома.

Глебко сунул Мичьке медовую коврижку, которую он только что купил на торговище, и сказал:

— Иди погуляй! Я поработаю вместо тебя. Ждан мне поможет.

Мичько не стал спорить, откусил кусок пряника и весело выбежал со двора.

С уходом Мичька Глеб почувствовал себя хозяином в доме. Он взял со стола лист пергамена, на котором нарисованы были непонятные Жданку знаки, и приложил этот лист к телячьей коже, которую он только что принёс с торговища, затем прочертил на ней остриём шила четыре линии — верхнюю, нижнюю и две боковые — и попросил Ждана обрезать кожу по этим линиям.

Пока Ждан исполнял поручение Глеба, тот тщательно измерял поля, или, как он их называл, «берега», написанного листа.

Когда Ждан положил перед Глебом новый лист пергамена, Глеб прочертил на нём такие же «берега», какие были на первом листе, и стал чертить линии, над которыми будут впоследствии написаны чудесные знаки-буквы.

Ждан внимательно следил за всем, что делал Глеб, и рассматривал лист с готовыми письменами.

Глебко! А почему на листе пропуски? Вот в начале строчки пустое место.

— А это вот почему: ни Мичько, ни я, мы не умеем писать заглавные буквы. Надо быть большим искусником для этого. Только один Офрем и может нарисовать эти буквы. Их пишут золотом или кнноварыо — красной краской. Вот погляди! — И Глеб показал на крылатого змея с птичьей головой. Змей распростёр крылья. — А ну, узнай, что этот знак означает.

Ждан никак не мог угадать.

— Эта буква называется, «твердо», а читается: «т».

63

А вот ещё. — Глебко показал на следующей странице красного дракона с золотым хвостом; дракон держал в зубах зелёную ветку. — Эта буква зовётся: «глаголь», а выговаривается: «г».

Ждан глубоко вздохнул:

— До чего это хитро! Мне и вовек не постичь! ..

Глебко раскраснелся, оживился и всё продолжал показывать Ждану.

— А вот наверху, под первой строчкой, тоже место оставлено. Офрем тут нарисует пгицу с человечьей головой или деревья с цветами. Это называется: «заставка», а на последней странице будет «концовка». А когда все листы напишем, книгу переплетём, — продолжал Глебко, всё более увлекаясь и поучая Ждана. — Переплёт тоже дело не простое. Перво-наперво надо заготовить нити. Знаешь, как инти прядут? А потом все исписанные листы надо положить по порядку на деревянную доску, а потом накрыть тс листы другой доской и крепко обвязать их верёвкой. А к доскам вверху и внизу приклеить полоску холста и к тем полоскам надо привязывать, приплетать нитями один за другим листы пергамена. Когда же все листы станут на место, надобно развязать верёвки, деревянные доски обтянуть тканью или козлиной кожей сафьяном. К верхней доске прикрепить узенький ремешок с застёжкой, а к нижней — такой же ремешок с пуговицей. Застегнёшь петельку на пуговицу—вот тебе и закрыта книга.

Чем оживлённее и веселее становился Глебко, тем молчаливее и грустнее делался Ждан.

— Складно ты сказываешь про книги да как их делать надо, а не сказываешь, что в них писано; гы читаешь их?


Назад Вперед







© Copyright 2013-2015

пишите нам: webfrontt@gmail.com

UA | RU