В древнем Киеве

— Му, ещё бы!—ответил с улыбкой Глеб. — Для того я Офрему и помогаю, чтобы книги читать.

— А про Никиту Кожемяку читал что-нибудь?

— Второй раз ты меня спрашиваешь о Никите! Уж ие хочешь ли и сам кожемякой стать?

69

Заставка из старинной книги.

— Да нет... —Ждан замялся. — Видишь, дело какое вышло... Я тут с одним кожемякой сцепился. Он меня толкнул в грязь, измазал всего, постращал каким-то Никитой и обозвал бездельником.

— Да ты и впрямь бездельник... Чего задираешь ребят и в драку лезешь с чужими подмастерьями?! Надобно тебя к делу скорее пристроить! Недосуг тогда будет шататься по улицам!

Глебко сел степенно на скамью и сказал поучительно: Про Никиту Кожемяку я расскажу тебе. Знатный был человек Никита...

— Расскажи же, расскажи!

— Жил он еще при князе Владимире. Тогда на Русь приходили печенеги. Кочевой они народ, всё равно, как половцы, также убивали, грабили. И вот повстречались на рекеТрубеже, что впадает в Днепр, два войска: наше, во главе с князем Владимиром, и печенежское. По одну сторону реки Трубежа стояли мы, а подругую — печенежская орда. Стоят они у брода там, где сейчас находится город Переяславль, стоят оба войска, а реку перейти не смеют, не решаются вступить в бой. Вышел тогда на берег Трубежа печенежский князь и воззвал к нашему Владимиру:

— Выпусти ты своего богатыря, а я своего, и пусть они ударят друг друга. Если мой одолеет, тогда будем сражаться три года, а если твой одолеет, тогда’три года воевать не будем, и мы уйдём из вашей земли.

Владимир послал бирючей, чтобы искали такого человека, который согласился бы вступить в единоборство с печенегом. Тогда приходит к князю Владимиру один старый человек и говорит: «Вот вышел я на битву с печенегами, а со мной четыре сына, а дома остался меньшой, по имени Никита; самый сильный из них Никита, до сей поры никто не смог его побороть, а раз он разгневался и схватил воловью шкуру и разорвал её рукамп надвое».

Когда Никита пришёл к князю Владимиру, то сказал ему, чтоб князь испытал его силу. — «Пусть приведут ко мне сильного быка и раздразнят ею калёным железом». Когда привели быка и, разъярённый, он бросился на Никиту, то Никита схватил рукой его за бок и вырвал у него кусок шкуры с мясом.

«Теперь я вижу, что ты и впрямь можешь одолеть печенега», — сказал князь Владимир.

70

Никита Кожемяка побеждает половецкого богатыря.

И вот наступил час боя, и пошли друг на друга: Никита и печенег. Печенежский богатырь был громадного роста и страшен на вид, а наш Никита «средний телом»; но когда они сошлись грудь с грудью, то Никита так крепко схватил печенега и так стиснул его, что тот тут же на месте испустил дух, и Никита сильно ударил мертвецом о землю. Печенеги же так испугались, что бросились бежать из русской земли, а наши воины погнались за ними, избивая их.

После этого князь Владимир сделал Никиту и отца его «великими мужами», а сам вернулся в стольный город с победой и славой великой.

А на том месте, где произошёл этот славный бой Никиты Кожемяки с великаном печенегом, Владимир основал город, который назвал Переяславлем, так как здесь наш воин «переял славу у печенега».

Жданко не отрываясь глядел на Глеба. Потом сказал:

— Ну и молодец же этот Никита Кожемяка! ..

Так, за разговором и не заметили оба дружка, что солнце бросало в оконце Офремовой избы свои последние лучи и на дворе стало смеркаться.

А тут как раз хлопнула входная дверь и в горницу вошёл хозяин дома — Офрем.

Он с удивлением посмотрел на незнакомого малого, а вслед за тем перевёл глаза на Глеба. Тот смутился и сказал, поднимаясь с места:

— Не гневайся на меня Офрем, что я, не спросясь у тебя, привёл своего дружка. Он помог мне донести с торговища пергамен и очень хотел узнать, что написано в твоей книге о Никите Кожемяке. Он грамоты не знает, — вот я ему и рассказал...

Офрем молчал, насупив седоватые брови, но на губах его мелькала лукавая усмешка:

— Ишь, какой грамотей выискался! Я думаю, что дружок твой не хуже тебя может книги разбирать.

Кровь прилила к и без того румяным щекам Ждана.

71

— Нет, батюшка Офрем, уж больно мудрёное дело все эти змеи и драконы! Не справиться мне с ними! Боюсь я их!..

Офрем засмеялся над последними словами Ждана.

— Неужто и впрямь боишься? Ну и пуглив же ты, малый! Видно, далеко отстал от моего грамотея — Глеба.

Едва приметная улыбка осветила бледное лицо Глеба. Ему приятно было, что на этот раз без всякоп насмешки назвал его «грамотеем» старый книжник.

Ждан стал собираться домой, но Офрем его остановил:

— Раз пришёл незваным гостем, так уж оставайся званы і. Давай ещё потолкуем!

И стал рассказывать Офрем про родину свою — великий Новгород, что стоит на берегу Волхова, и тут же совсем близко от Новгорода расстилается Ильмень-озеро, точно море...

И глаза Офрема увлажнились при воспоминании о родных местах.

— Л новгородцы! Какие люди новгородцы! До чего смелые!

С давних пор, с незапамятных, ездили они в далёкие места, в леса дремучие, где такое множество зверья, что белки падают из туч, а ты бери их голыми руками.

— И про всё это написано в книгах, что Глебко читает?

— Да! — сказал Офрем, — про многое, многое написано в книгах.

Ждан подумал: «Вот Глеб, мой дружок, какой умный, а я до сих пор места себе не нашёл, ни к одному мастеру не сумел пристроиться!»

ЖЛАНКО ПРОДОЛЖАЕТ ИСКАТЬ

МАСТЕРА

С того дня, как Ждан побывал у Офрема, он ни ночыо, ни днём не находил себе покоя. «Чего бы, кажется, лучше — учиться искусству списания книг! Вот как к этому делу пристрастился Глебко! Тайком от Миронега бегает к Офрему, все свои свободные минутки отдаёт Офрему! А я не осилю! Голова кругом идёт, как подумаю об этих зверях диковинных да о чёрточках. Разные мы с Глебом, совсем разные. Мне бы руками что-нибудь делать, да поскорее бы выучиться, и поскорее бы денежки заработать, чтоб отца выкупить из холопства, а то, не приведи господь, вдруг он в холопах, как Тудор, навеки останется!»

Мысль об отце всё больше и больше беспокоит Ждана, а Петрило уж и день назначил для отъезда в родное село. Он сказал Ждану, что, если тот не найдёт себе дела у какого-нибудь мастера, придётся и ему отправляться в обратный путь.

Сегодня Ждан особенно озабочен; он весь день бродит по улицам, думает всё об одном.

Заходит то в один проулок, то в другой, попадает в тупик, снова выходит на площадь и снова идёт туда,

73

куда приманчиво вьется узкая улочка, которая то поднимается вверх, то круто спускается вниз.

Солнце уже стало к гониться к западу, когда Ждан остановился, поглядел вокруг себя и понял, что он зашёл далеко от дома, а куда, — не ведает.

Перед ним земляной вал и стена из брёвен, и каменные ворота. Они похожи на Великие — Золотые, только покрыты не золотом, а простым железом, но так же крепко и прочно слажены, так же чередуются в их стенах серые камни с плитами розового шифера, как и в Золотых.

У самого въезда стоят кузни, а подле тон, что ближе всех к воротам, — крепкая повозка и лошадь большая, гладкая. Ковач подковывает её, а возница разминает уставшие плечи и спину.

Видно, издалека прибыли, дорогой притомились.

Здесь, у ворот, просторно. Жилые строения отодвинулись от кузниц, чтоб не достигла искра из горна, чтоб не случился пожар.

Где же это Ждан очутился? Вспомнил вдруг Тудо-ровы слова: «У ворот, что ведут в Галич, — кузни».

Да вот он где! На краю города, у Копырёва конца, где живут хазары, болгары и другие иноземцы, а в городе, несколько подалее от кузниц, те мастера, что с железом работают, — кузнецы-оружейники.

Ждан повернул обратно в узкую кривую улочку, откуда только что вышел. Тесно наставлено здесь жильё, и толчётся много людей, спорят о чём-то, громко разговаривают. И люди-то чудные, каких он не видал доселе.

Вон стоит высокий, толстый человек в полосатом халате с широкими рукавами, а вместо того, чтобы надеть шапку, повязал голову пёстрой тканью. Он оживлённо толкует о чём-то с маленьким юрким человечком, тоже не по-русски одетым.

Жданко прислушивается, не может понять их речей; говорят они быстро, точно не по-человечьи, а по-птичьи, и оба размахивают руками, вдруг повышают голоса, будто взвизгивают, наступают друг на друга, выпучив

Кузнечные изделия.

74

глаза. «Подерутся!» — думает Ждан. Но нет, вот они уже хлопают друг друга по рукам и мирно расходятся в разные стороны.

А вот два человека в узких штанах и в коротких широких плащах. Они держат в руках висячие замки в виде длинных трубок; обыкновенные замки, которые можно купить на торговище.

Незнакомые люди говорят о чём-то своём. Жданко прислушивается: говор их знаком ему, но они не русские.

«Это чехи», — смекнул Ждан; он видел подобных людей на главных улицах города. Слыхал, что в Чехии ценят киевские замки.

Ждан идёт дальше, сквозь толпу и городскую сутолоку.

Видит — стоит посредине переулка, между двумя землянками, человек громадного роста, точно выкованный из железа. Ждан присматривается к нему: доспехи-то на чужеземце, оказывается, кожаные, только нашиты на них металлические пластинки, на голову надвинут шлем, склёпанный из четырёх частей, а наверху шлема блестящая шишка, а самое главное — меч в руках у незнакомца! Очень красивый меч — рукоять обложена серебряными пластинами, а на них начертаны цветы и листья.

Незнакомец сердится. Он ворочает белками больших круглых глаз и что-то говорит, обращаясь то к одному, то к другому из прохожих; но они не понимают слов незнакОхМца и проходят мимо.

У незнакомца краснеет лицо, надуваются щёки, и голос его переходит в крик.

Жданко делает шаг по направлению к великану, чтоб рассмотреть его меч, но не успел Ждан приблизиться к незнакомцу, как тот протянул руку и внезапно схватил Ждана за плечо и быстро-быстро, сердито стал что-то лопотать на непонятном своём языке, указывая то на свой меч, то на панцырь, то на шелом.

«Бронника ищет, оружейного мастера, — сообразил Ждан. — Как же быть?» Он сам в этой местности

в первый раз, никого тут не знает. Но, вспомнив про кузни, про Тудо-ровы слова о бронниках, Ждан закивал ободряюще на чуждую ему речь незнакомца, показал знаками, чтоб великан не сходил с места и дожидался его, а сам шагнул в глубину улочки.

Пройдя шагов десять, он увидел поднимающегося из дома голубоглазого человека с кудреватой светлой бородкой.

Ждан робко спросил:

— Где тут живут оружейники?

— А на что тебе мастер, малый? А'іеч понадобился или панцырь?

Голуб.оглазый весело засмеялся.

— Не мне надобно, а вот тому иноземцу.

— Варягу? Да как же ты уразумел его речь? Я раз пять мимо него прошёл и не понял... Веди ко мне! Я и есть оружейных дел мастер; спросил бы Онцифора, — всякий бы показал.

— Да я и не знал, — хотел было оправдаться Жданко. Онцифор добродушно смеётся, показывая ряд белых

блестящих зубов.

А Жданко уже бежит к великану, который терпеливе ожидает его на том месте, где он его оставил.